Почему я (не) боюсь смерти? Хочется ли в небо? Пока нет.

Молодёжная конференция. Я сижу впереди, посреди старших братьев (или «страшных», как их здесь в народе называют), а передо мной несколько сот молодых людей. А это значит несколько сот красивых лиц, задорных улыбок, сверкающих глаз. Прекрасное пение, проникающие свидетельства, талантливые стихи. По ходу программы ведущий объявляет исполнение песни под названием «Хочется ли в небо?» Вперёд выходит небольшая музыкальная группа, молодая сестричка берёт микрофон. Лет ей эдак 16, глаза сверкают, губки подрагивают, кажется, дай её повод они тут же расползутся в широкой улыбке. В зале кто-то прыснул, но взгляды старших братьев тут же восстановили тишину. Что-то несовместимое было в этом исполнении. Если бы вперёд вышла, опираясь на тросточку, старенькая, уставшая от тяжкой земной юдоли сестра, в потёртой кофте и дырявых калошах, мы все бы ей сходу поверили. Конечно, как тут не хотеть на небо. Но тут?! Да какое небо? Вы это о чём? Им ведь хочется ещё жить да жить. Ездить по молодёжным тусовкам, ходить в походы. Влюбиться и быть любимой, не спать от волнения и всю ночь шептать «он – не он? Любит – не любит?» Потом иметь хорошего мужа и прелестных деток. Ходить на работу и объездить белый свет. Иметь свой домик и красиво его обустроить. Да какие только планы человек не куёт в 16 лет. А 18 и в 20 тоже. И даже в 30 и в 50. Глядя на лица участников молодёжной конференции, мне стало ясно, что большинство из них не ринутся занимать место в очереди, которая стоит в вечные обители. Большинство ещё хотят пожить! Хотя там были и исключения, но о них попозже.
Некто сказал: «О Боже, занеси меня в тетрадь, с припискою «пока не забирать».
А недавно умерший сооснователь фирмы «Эппл» Стив Джобс незадолго до своей смерти сказал: «Никто не хочет умирать. Даже люди, которые хотят попасть на небеса, не хотят умирать.»
Ведь действительно, я знаю некоторых пожилых, тяжело больных христиан, которые ежедневно молятся, чтобы Господь забрал их к себе. Им, вроде бы, очень хочется на небо. Но стоит у них чему-то заболеть, как они тут же, или сами мчатся к врачу, или начинают пить всякие настойки.
А что далеко за примером ходить, когда мне поставили неизлечимый онкологический диагноз, моя жена и я в начале, действительно, всё отдали в руки Господа. Но как только появилась возможность продления моих земных дней, мы сразу за это ухватились. А сколько я получал рецептов, которые вроде бы в корне уничтожают рак. И всё от верующих людей. Конечно, прежде чем допустить до себя химиотерапию, мы молились и советовались с братьями.
Но есть и другие примеры. Я посещаю одного 80-ти летнего брата. Он явно болен, но храбрится и по мере сил посещает служения. На столе у него лежит бумага из больница, на которой написан его диагноз. Он даёт мне эту бумагу прочитать, на ней написан его диагноз, смертельная форма рака. «Ты понимаешь, что здесь написано?» - спрашиваю я его после некоторой паузы. «Понимаю» - спокойно так отвечает он. «И что ты думаешь делать?» «Да ничего, бумага пусть лежит, а рак пусть делает свою работу.» Так он спокойно прожил ещё несколько месяцев и потом в мире отошёл в вечность. Я часто вспоминаю этого старца и желаю себе тоже такое смирение и такую веру перед лицом вечности.
Но это в 80 лет, в этом возрасте многое видится по-другому. А попробуйте пережить такое в 30! Или в 40, или даже в 60!
Мы все хотим жить. Хотя в наших проповедях, песнях и стихотворениях воспеваем красоту нашей небесной родины и как мы все хотим попасть в неё. Но это когда-нибудь, потом. Когда я достигну возраста пресыщенного годами Екклесиаста.
Как-то нелогично получается. Мы верим в прекрасную вечную жизнь, но цепляемся за полную скорбей и страданий земную. Знаем, что нас там ожидает нечто прекрасное, но прикладываем все усилия для продления земной жизни. По идее мы должны скорбеть о каждом прожитом дне, а мы благодарим за него. Мы должны стороной обходить все больницы, а мы порой часами сидим в очереди на приём к врачу, или неделями находимся в стационаре. Мы должны скорбеть если слишком долго задерживаемся в земной юдоли, а мы радуемся и благодарим Господа за долгую прожитую жизнь. При рождении ребёнка мы радуемся, хотя знаем, что его, среди прочего, ждут скорби, болезни, лишения. А когда кто-то умирает, мы печалимся.
Нелогично! Но факт остаётся фактом - мы все хотим жить. И по той простой причине, что другую форму существования себе представить не можем. Мы не знаем другую жизнь.
Смерть – для нас это что-то совершенно неестественное. Потому что мы знаем друг друга только живыми. Мы привыкли к жизни. В телах, которые мы знаем и через которые мы воспринимаем друг друга, живёт жизнь. Она заставляет нас действовать, говорить, смеяться, чувствовать, переживать. Мы живём в наших телах и мы привыкли к ним. Когда же жизнь покидает близких нам людей, то нам это кажется чем-то совершенно неестественным. Тело, в котором до недавнего ещё бурлила жизнь, вдруг не реагирует. Оно абсолютно бездыханное, неподвижное, глухое и немое. И до него не дозваться, не достучаться.
Перед нами лежит только оболочка человека. Не он сам, а то, в чём он жил. Что-то очень важное покинуло его, ушло в неизвестность. Его личность, его эмоции, живут теперь где-то в другом месте. Или они не живут вообще? И отсутствие жизни в этой оболочке, пугает нас. Поэтому многие люди боятся покойников.
Лет десять тому назад мне довелось увидеть спектакль Николая Эрдмана «Требуется самоубийца». В нём есть одна впечатляющая сцена. Некий Семён Семёнович Подсекальников решил покончить с собой. И вот он размышляет вслух:
«Предположим, что вы берёте… и вставляете дуло в рот. И как только вы вставили, возникает секунда. Подойдём к секунде по-философски. Что такое секунда? Тик-так. Да, тик-так. И стоит между тиком и таком стена, дуло револьвера. Понимаете? Здесь тик. Здесь так. И вот тик, это ещё всё, а вот так, это уже ничего. Ни-че-го. Понимаете? Почему? Потому что тут есть собачка. Подойдите к собачке по-философски. Подошли. Нажимаете. И тогда раздается пиф-паф. И вот пиф – это ещё тик, а вот паф – это уже так. И вот всё, что касается тика и пифа, я понимаю, а вот всё, что касается така и пафа, – совершенно не понимаю. Тик – и вот я ещё и с собой, и с женою, и с тёщею, с солнцем, с воздухом и водой, это я понимаю. Так – и вот я уже без жены…, без тёщи…, это я даже совсем хорошо понимаю, но вот я без себя – это я совершенно не понимаю. Как же я без себя? Понимаете, я? Лично я. Подсекальников. Че-ло-век. Подойдём к человеку по-философски. Дарвин нам доказал на языке сухих цифр, что человек есть клетка. И томится в этой клетке душа. Это я понимаю. Вы стреляете, разбиваете выстрелом клетку, и тогда из неё вылетает душа. Вылетает, летит и поёт: «Осанна! Осанна!»... Это я понимаю. Ну а если клетка пустая? Если души нет? Что тогда? Как тогда? Как, по-вашему? Есть загробная жизнь или нет? Я вас спрашиваю? Я вас спрашиваю – есть или нет? Есть или нет? Отвечайте мне! Отвечайте!»
Последние слова актёр проговорил громким голосом, стоя у самого края сцены и как бы вися над зрителями. Он вставлял паузы, давал зрителям как бы возможность обдумывать ответы. И никто не выкрикивал, не вставлял глупые реплики. В зале была могильная тишина. А потом, в антракте, в фойе, тоже было очень тихо.
Что будет тогда? Пустота? Или что-то от нас останется? Большинство людей боятся ответов на эти вопросы, а значит боятся и самих вопросов. Мы боимся этого незнакомого для нас состояния, а значит боимся и перехода к нему. Ещё раз Стив Джобс:
«И всё равно, смерть - пункт назначения для всех нас. Никто никогда не смог избежать её. Так и должно быть, потому что смерть, наверное, самое лучшее изобретение жизни.»

Смерть – откуда она и кто она?

Пока она вдалеке от нас, мы её не боимся. Даже шутим по поводу смерти. Так Эпикур вроде бы когда-то сказал: «Самое страшное из зол - смерть не имеет к нам никакого отношения, так как, пока мы существуем, смерть еще отсутствует; когда же она приходит, мы уже не существуем.»
Пока люди гибнут в Индонезии от наводнения, мы вздыхаем, сочувствуем, но на этом всё заканчивается. Смерть где-то вдалеке и нас не касается. Когда же мы узнаём, что среди погибших есть знакомые наших знакомых, всё становится намного конкретней, она как бы приближается к нам. Если же умирают наши соседи, или коллеги по работе, или дальние родственники - мы начинаем задумываться, потому что на этот раз смерть прошла совсем рядом. Она стала конкретной. Оказывается, она действует не только за семью морями в Индонезии, но и среди нас. Прокралась в наши ряды и скосила кого-то из наших, своих. Был человек, сосед, коллега, родственник, и вдруг его нет. И тем не менее, мы всё ещё думаем, что нас она обойдёт, она берёт только других. Но неожиданно она вторгается в нашу семью, скашивает родителей, супруга, или детей. И становится страшно. Оказывается такое тоже бывает, вот она совсем рядом прошла, задела, вырвала кого-то из нашей среды, взяла с собой. Дыхнула своим дыханием, мелькнула зловещей тенью и пошла дальше искать следующую жертву. Но когда-то она вернётся. Не вечно же ей обходить нас, и меня тоже, стороной, она ведь никого ещё не оставила на земле, никого не обошла своим вниманием. Никто не живёт вечно.
Особенно зловеще личное переживание околосмертного состояния. Когда врачи тебе говорят: «Мы спасли вашу жизнь. Ещё сутки, и вас не было бы среди живых.» Она, оказывается, была совсем рядом, стояла у твоего изголовья, смотрела на меня. Равнодушная, холодная. И мороз пробегает по коже. И начинаешь задумываться. Я, оказывается, тоже смертен. Почему-то мы такое мыслим только о других. Они смертны, их она скашивает, их забирает. Но я - нет, меня она до этого как-то обходила, обойдёт и в будущем. Во всяком случае в ближайшем будущем. Один из героев Булгакова говорит: «Человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен». И я внезапно смертен, и окружающие меня люди, тоже. Когда в возрасте 79 лет скончался мой отец, то мы, конечно, скорбели. Хотя понимали, что возраст и когда-то этот час должен прийти. Но когда погибла наша 26-летняя дочь, это был жестокий удар. Внезапность смерти, её непредсказуемость ужаснули нас. На это никто не рассчитывал. Было такое ощущение, что произошла какая-то ошибка. Ну не её же очередь! Рано! Почему это дочь раньше меня пошла этим путём? Сначала ведь смерть должна забрать моих родителей, потом меня, потом только дочь. Таков логический порядок. Или может быть мы сами такой порядок придумали?
А теперь смерть вдруг появилась около меня, обдала своим дыханием, и заявила, что заберёт меня, у неё есть претензии на меня.
Размышляя об этом факте я пришёл к выводу, что по видимому проблема не в смерти, а в умирании. Быть вечно в раю у Господа хорошо и замечательно, но умирать – вот чего мы боимся. И этого никому не избежать.

Смерть имеет претензии на каждого человека. У неё своя логика, свой порядок, своя очередь. Хотя теперь следует задуматься о том, а кто же она, эта смерть? Кто за ней кроется? Кто ею командует? Чья она слуга? И что будет потом? Эти мысли волновали человеческое воображение уже давно, и не просто волновали, а тревожили, лишали сна и покоя. Откуда взялась смерть? Кто её сотворил? Бог? Но Он ведь сотворил всё хорошо и прекрасно. Или есть другая сила, которая вмешалась в творение Бога и всё испортила? Эти вопросы относятся к разряду тех, на которые мы не имеем ответа. Откуда в этом мире появился грех, страдания, зло, смерть? Почему добрые люди гибнут, а злые процветают? Почему в Люцифере - ангеле света – вдруг появились бунтарские мысли против Бога?
Библия нам по этому поводу говорит очень мало. Может быть по той причине, что в потустороннем мире происходили и происходят такие сложные процессы, которые нам не понять, да которые нам для нашего спасение и не нужны. Есть, правда, такие дотошные собиратели богословских крупиц, которые утверждают, что достигли определённых познаний и в области неопознанного и сокрытого. Но это, обычно, просто интеллектуально-духовная акробатика, от которой христианам мало пользы.
Мы знаем только, что смерть есть и что она является последним врагом Бога. Последним – это значит, таким, который будет оказывать до последнего сопротивление, но который тоже будет побеждён.
«Последний же враг истребится – смерть» 1.Кор.15,26

Народный фольклор придавал смерти различные образы. К кому-то на подоконник прилетала птичка и умирающий видел в этом знак своей скорой смерти. К тургеневской Лукерьи из «Записок охотника» она явилась в образе странной женщины, которая обещала вскоре её забрать. Но у большинства народов смерть изображается как старая женщина, или у европейцев она мужчина, с надвинутым на голову капюшоном, с переброшенной через плечо косой. И если смерть выглядывает из-под капюшона, то это обычно мёртвый, безликий череп.

С одной стороны смерть враг Бога. Пользуется ли Бог услугами врага?
Джеймс Бойс, в Основах Христианской Веры пишет: «Христианское учение признаёт смерть за зло, не присущим Божьим изначальным намерениям по отношению человечеству.»
А Библейская Энциклопедия Брокгауза отмечает: «Смерть изображается в Библии как персонифицированная, богопротивная сила, которая, будучи врагом жизни, угрожает ей, разрушает её и в конце концов побеждает человека, разрывая все его связи с окружающим миром. Со времён Адама власть смерти над людьми всеобщая, и касается всех без исключения. (Рим.5,14) Смерть является следствием и плодом греха. Не соблюдая заповеди Бога, и предаваясь греху, человек попадает во власть смерти.»
Вникая в эту проблематику, складывается впечатление, что в невидимом мире существуют не две противоборствующие силы – Бог и сатана, но три. Смерть является этой третьей силой. Только вопрос в том, кому она служит и кому подчиняется? С одной стороны она прерывает жизнь человека. Она его вырывает из наших рядов и отправляет в другой мир. Но с другой стороны мы ведь хотим быть в вечности у Господа. Значит она нам в этом оказывает услугу. Она вырывает нас из этого мира и отправляет в мир Бога. Этим она прерывает страдания страдающих, прерывает бессилие ослабевших от старости, удовлетворяет жажду по вечному покою всех уставших и обездоленных. Даёт свободу всем порабощённым и пленным. Для многих смерть желанный гость, освобождение от страданий, скорбей и печали.
Для других она что-то страшное. Она отправляет их в лучшем случае, так верят многие наши современники, в неизвестность, в ничто. Фактически же она отправляет их в ад, в вечные страдания. Для таких людей смерть – это суд перед Богом.
Для одних смерть освобождение, для других окончательный приговор. Так кому же смерть служит? Богу или сатане? Обоим. Она является следствием греха, и её задача прекращать земную жизнь людей. Но так как сам грех что-то мерзкое, поэтому и его последствие – смерть тоже страшна. Куда люди потом попадут – это не задача смерти, этот вопрос каждый человек должен решить сам. Но кто нас там подхватит? Когда смерть нас скосит в чьи руки мы упадём, кто нас понесёт дальше? Куда нас понесут? Не смерть нас распределяет, но мы сами. От того, какие решения мы сейчас принимаем, зависит наше вечное местонахождение.

Грех, смерть, страдания – всё это имеет общее происхождение, каково распределение функций между ними, мы не знаем, об этом Библия говорит очень мало. Разве что:
«Посему, как одним человеком грех вошёл в мир, и грехом смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нём все согрешили.» Рим.5,12
«Ибо возмездие за грех – смерть» Рим.6,2
Но если мы внимательно рассмотрим эти цитаты из Библии, то заметим, что смерть, это следствие греха. Как только появился грех, так сразу за ним последовала смерть. Грех же это не самостоятельная сила, это следствие решения человека. Библия говорит о законе греха и законе смерти. Смерть, это не персонифицированная личность, но закон. Её можно сравнить с законами природы. Эти законы просто работают, или срабатывают в определённых обстоятельствах. Если мы какой-то предмет выпускаем из рук, то он падает на землю. Срабатывает закон гравитации. Каждый год мы наблюдаем закон смены времён года. Если мы портим окружающую нас жизненную среду, среди нас появляются новые, зловещие заболевания. Таких законов, или закономерностей вокруг нас очень много. Точно так же и смерть с момента грехопадения человека, стала законом. Мы стали смертны. Если человек попадает под машину и у него повреждены внутренние органы, то он может умереть. Если мы подвергаем себя обильному стрессу, то мы рискуем получить инфаркт и умереть. Смерть всегда имеет естественные причины. Хотя нам они порой кажутся неестественными.
И пока мы живём в тленном теле когда-то смерть нас заберёт. (Вопрос о вознесении я пока рассматривать не хочу.) Мы все, и даже самые праведные среди нас, когда-то будем подвержены смерти. Закон смерти сработает в нас. Павел, Пётр, Августин, Лютер попали когда-то под власть этого закона. Ни одному человеку не удалось его избежать. Даже наш Спаситель, находясь на голгофском кресте, умер. Когда человек долго висит на кресте, он истекает кровью, задыхается и умирает. Срабатывает закон смерти. Иисус тоже был подвержен этому закону.
Но что же теперь получается, если смерть, абсолютно богопротивный закон касается нас, то находимся ли мы в вечности под его властью? Библия говорит, что в вечности кто-то будет находиться у Господа в вечном блаженстве, а кто-то в аду. Это решение принял Всемогущий Господь. Он будет когда-то судить всех людей. Последнее слово не за смертью, не за законами природы, а за Ним. Вернее, за нами. И не в последний момент, а намного раньше. Если мы при жизни обратились к Господу за прощением наших грехов, приняли решение следовать за Ним и служить Ему, то сразу после смерти нас подхватывают любящие руки Спасителя и мы будем находиться у Него. Смерти нам не избежать, но после неё нас подхватят Его любящие руки.
Некто сказал: «Память о том, что я скоро умру, – самый важный инструмент, который помогает мне принимать сложные решения в моей жизни. Потому что всё остальное - чужое мнение, вся эта гордость, вся эта боязнь смущения или провала - все эти вещи падают пред лицом смерти, оставляя лишь то, что действительно важно. Память о смерти - лучший способ избежать мыслей о том, что у вас есть что терять. Вы уже голый. У вас больше нет причин не идти на зов своего сердца».

«Когда же тленное сие облечётся в нетление и смертоносное облечётся в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: поглощена смерть победою. Смерть! где твоё жало? ад! где твоя победа?» 1.Кор15,54-55
«И смерть и ад повержены в озеро огненное» Откр.20,14
«И отрёт Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло» Откр.21.4

Хочется ли в небо? Очень хочется!

Мне хочется вернуться к молодёжной конференции, с которой я начал свою статью. На ней, среди несколько сот молодых, с любопытством глядящих в будущее молодых людей, я обратил внимание на двоих, во всяком случае мне так показалось, которые не имели никакой перспективы.
В одном из проходов стояла инвалидная коляска. Кто-то привёз с собой брата, или друга – я не знаю, молодого парня с детским церебральным параличом. Иногда он издавал какие-то нечленораздельные звуки, иногда его тело начинало изгибаться и дёргаться. Я не знаю что до него доходили и что он понимал. Вообще у таких людей очень положительное естество и они склонны всегда улыбаться. Когда исполнялась песня о небе он весь исходил на улыбку. Может быть он эту песню знал, а может быть мне всё это только показалось. Только я про себя подумал: вот уж действительно у кого нет перспективы на радостное земное будущее, кто действительно радуется попасть не небо.
Справа от меня во втором ряду сидела молодая сестра, с которой я коротко успел переговорить до конференции. Она была очень больна – инвалид детства. Жила с бабушкой на нищенскую инвалидную пенсию, родители исчезли когда она была ещё маленькой. От жизни она ничего не ждала, разве что гумпомощи от запада или если кто из церкви накормит. Парень, семья, мобила – даже мечтать не смеет, да и осталось ей жить, по прогнозам врачей, всего год-два. Одна цель – это небо, вот для кого небо реальность, конкретная цель. Она слушала песню сияя от счастья, с раскрытым ртом. Солистка заметила это и где-то на четвёртом куплете она даже поперхнулась и лёгким жестом смахнула слезу. Я начал её мысленно ободрять: «Сестричка, давай, выкладывайся. В зале есть кто-то, кому эта песня нужна! Кому очень хочется попасть на небо, кто устал от земных страданий. Но надо преодолеть последние сомнения и страхи.»
Когда солистка порхающей походкой пошла на своё место, она прошла мимо парня в коляске. Он забурчал что-то радостное и протянул к ней руки. Она потрепала его по голове и прошла дальше. Сзади мне кто-го шепнул, что это её брат. Вот, оказывается, для кого она пела.
Сегодня бы она пела для меня. И для всех, кто стоит не пороге вечности, кто смотрит смерти в лицо, кто очень хочет на небо. Но также и для тех, кто смотрит смерти в лицо и ещё не знает, кто его там, за этой гранью, подхватит, куда его понесут. Но этот вопрос должен решить каждый сам за себя. Ещё здесь, на земле, при жизни.